Бог пещер - Страница 45

— Не смейся, белый! — угрюмо сказал Банга, отошел в сторону и стал на небольшом пригорке, застыв в позе часового, напоминая своей неподвижностью великолепную бронзовую статую.

— Не дразни его, Кайо! — вмешался Бернштейн. — Банга — верный, испытанный друг. И знаешь что? Ведь в самом деле, в его словах много правды. Разве не на наших глазах идет расхищение колоссальных природных богатств Африки? Разве действительно не белый человек обращает в пустыню все, все те земли, куда только ему удается проникнуть?

— Вздор, чистейший вздор! — запротестовал бельгиец. — На первых порах, понятно, идет хищническое истребление природных запасов. Но ведь с наплывом рабочего элемента картина меняется.

Здесь вырастут огромные города, куда будет приходить из переполненной уже населением Европы все молодое, сильное, смелое, работоспособное, чтобы строить свою жизнь на новых началах. Правда, идет лесоистребление. Но на месте непроходимых лесов, где ютились всякие ядовитые твари, вырастают пашни, продуктами которых будут кормиться сотни миллионов людей. Мы оскверняем природу? Мы насилуем ее? Что за дикий вздор?! Мы только берем у нее то, что она накопляла для человека. Правда, неграм приходится круто. Согласен. Но они заслужили эту участь. Африка могла бы тысячелетия назад стать раем земным, но негры знали только одно искусство: колотить друг друга дубинами по головам или перепиливать друг другу глотки.

Что делали еще двадцать лет назад корольки Дагомеи, обладатели знаменитой армии амазонок? На похоронах какого-нибудь Лулу или Пугу убивали сразу пять, десять тысяч пленных. Человеческие жертвоприношения, людоедство… Пфуй, позор! Да, белый скрутит черного. Но он даст в руки разбойнику лопату и скажет: «Работай! Или умирай с голоду!» Он научит миллионы тунеядцев и паразитов, влачащих жалкое существование пасынков природы, пользоваться ее благами, ткать, прясть, возделывать землю, строить гигиенические жилища, проводить дороги через ныне непроходимые топи, прорубать просеки в дебрях.

К черту слонов и носорогов: они, конечно, обречены на истребление, потому что один слон потребляет столько растительной пищи, сколько требуется на целый табун лошадей или стадо коров, а пользы от слона ни на грош. Вам жаль носорога? Но это — свирепое животное, которое умеет только истреблять посевы поселенца да распарывать брюхо лошади.

Разве до европейца здесь человек владел землей, а не земля человеком? К черту!

Разгоряченный бельгиец поднялся и в волнении заходил по лагерю.

Тогда, в свою очередь, заговорил Бернштейн.

— Так, так, все так! — качал он в такт словам своей большой головой. — Все так! Но есть и еще кое- что. И над этим надо бы призадуматься.

— О чем это ты? — обернулся бельгиец.

— На службе у хедива египетского десятки, сотни тысяч суданских солдат. Когда шла русско-турецкая война, египетские, черные полки оказали турецкому султану великую услугу. Никто не дрался так упорно с русскими, как суданцы. Слышишь ты? Черные против белых. Темные и фанатичные — против, все же, европейцев, цель которых была освобождение порабощенных турками славян.

— Пфа! Громкие слова!

— Может быть. Может быть, Россия действовала себялюбиво. Не спорю. Но история сильнее ее: история направляла ее руку для совершения великого культурного дела. И навербованные египетским правительством полки из детей Африки наносили тяжкие удары этому великому делу, тормозя успех людей белой расы.

Потом пойдем дальше.

Французы в Конго, в Алжире, в Тунисе имеют целую армию из черных воинов. Если, не дай Бог, когда-нибудь моей родине придется вести войну с Францией, черные будут проливать потоками кровь белых.

У вас, бельгийцев, — свои черные полки. У англичан — свои. У итальянцев, — свои.

— Да что же из этого?

Бернштейн, глядя в землю, промолвил задумчиво:

— Я читал когда-то один роман. Кажется, это — английского писателя, Уэльса. Ну, фантазия! Он заглядывает в далекое будущее, рассказывает о том, чего еще нет, но что может быть.

И вот он рассказывает, как люди Европы организуют для собственных целей настоящие полчища уроженцев Африки. Из негров будет состоять тогда, лет через триста, вся полиция, все войска. В момент какой-то народной распри одна партия натравливает на другую, на своих противников, эти орды дикарей, кровожадных, мстящих белому племени за свое порабощение. На развалинах горящих городов чернокожие празднуют свои ужасные оргии. При зареве пожаров льется кровь, совершаются вакханалии. Раб топчет господина.

Бернштейн смолк.

— Что ты этим хочешь сказать? — подошел поближе к нему бельгиец.

Бернштейн устало пожал плечами.

В это время откуда-то, очень, должно быть, издалека, до их лагеря донесся странный звук, напоминающий слабые раскаты грома.

Банга встрепенулся. Бернштейн вскочил на ноги и схватил приставленное к стволу баобаба ружье.

— Что это? Как в ту ночь… там, у поселка кафров! — пробормотал он.

Но звук уже умер. Кругом царила тишина. И путники успокоились.

* * *

Несколько дней спустя Кайо, все время бродивший по окрестностям отдельно от занявшихся охотой товарищей, заявил, что он, кажется, окончательно установил место погребения негрского Атиллы.

— Вот настоящее русло реки! — объяснял он. — А вот именно сюда был поток отведен: видите? Здесь уцелело подобие перегораживающей русло реки плотины. На берегу видны ясно следы каменной кладки, спускающейся в воду. Внизу, по течению, есть небольшой, весь поросший тростником островок. Я осматривал все растущие на нем деревья. Нет ни одного, возраст которого превышал бы сто лет. Ясно, — островок образовался уже после погребения царька и его сокровищ.